Лучший фильм Московского фестиваля «Блокадный дневник»: из героев сделали зомби
Слухи, что ленинградцы в «Блокадном дневнике» представлены зомбаками из «Ходячих мертвецов», раздувались давно. Перенесенный на экран микс из воспоминаний поэта Ольги Берггольц, писателя Даниила Гранина и других очевидцев, должны были явить миру еще на 9 Мая. Но из-за пандемии отодвинули на январь 2021-го. А еще весной выложили четырехминутный трейлер, которого хватило, чтобы вывести народ из себя.
Сюжет трейлера таков: по заснеженному блокадному Ленинграду, охая и вздыхая, мужик везет саночки. По дороге ему встречается колонна нежити в лохмотьях. Одно неосторожное движение — и саночки переворачиваются. Из них вываливается хлеб.
Зомби как по команде поворачиваются и оживают. Издавая хрипы и стоны, они ползут на карачках, щелкают зубами и тянут лапы к ржаным булкам.
— Это в детдом! — нечленораздельно кричит растяпа.
Зомби кое-как возвращают погрызенные «кирпичики».
«Геббельс хлопает в ладоши», — охарактеризовали увиденное возмущенные комментаторы в Сети. «А что вы хотели? Вранья про то, как все было классно и здорово в блокадном Ленинграде?» — парировали защитники трейлера. Спор свели к тому, ЧТО показал режиссер, а не к тому, КАК он это сделал. Четырехминутку назвала фальшивой и дочь Гранина.
На премьерный показ «Блокадного дневника» в рамках ММКФ набилось немало народу. После финальных титров страсти не угасли. В кулуарах одни продолжали орать про очернение нашей Победы, другие (например, кинокритик Леонид Павлючик) назвали увиденное шедевром сродни лентам Алексея Германа. Мол, в картине впервые показано то, что до этого не принято было. И каннибализм, и варку ремней, и убийство одного ребенка, чтобы выжили другие...
Главную героиню сыграла тезка Берггольц — актриса Ольга Озоллапиня. Женщина просыпается в холодной квартире и молит Бога, чтобы дал ей сил добраться до отца и «попросить у него прощения». Этот путь представлен Одиссеей по блокадному городу. Страшные сцены, увиденные Ольгой, напоминают предсмертные видения замерзающего человека.
Зрителю есть на что закрыть глаза и отвернуться. Ольга идет мимо поленницы из уложенных трупов. Перелезает через гроб, сделанный из серванта: в стеклянной витрине видно лицо покойницы. Прислонясь к стене, умирающий мужчина меланхолично жует кожаную перчатку: пальцы шевелятся во рту. В остановившемся трамвае покрылись инеем мертвые пассажиры.
Самые бодрые в царстве трупов — могильщики. Они выдают эротические шутки, с хрустом перерубают топором ноги покойников и радуются, что Ольга, которую они приняли за мертвеца, ожила и захлопала глазами.
— До встречи, кулёма, — подмигивает героине один из них.
Упсс! Ай дид ит эгейн*
Озоллапиня сыграла очень хорошо. Грех оплевывать и режиссера. Его фильм рожден из мощной психологической травмы. Как признался Зайцев, десять лет назад он прочел книги Берггольц и Гранина и полез на стену от потрясения. Постановщик справедливо заметил, что в советских фильмах блокадный город представляли как единую машину сопротивления. Подвиг стал живописным каноном, а возможность рыть вглубь и показывать то, как оно было, как описано у очевидцев, появилась только сейчас.
Создателей картины можно похвалить за декорации. Такого Ленинграда мы не видели. Он страшен и красив. С обвисшими под тяжестью снега проводами, расширившимися из-за пустоты улицами.
Точны некоторые эпизоды. Так, например, уже упомянутый растяпа с саночками, получив назад хлеб, начинает быстро лопотать: «Позовите милицию. А я скажу, что это я съел... Товарищи... в самый раз». Неестественный, надтреснутый голос — следствие разрушенных связок. А быстрая речь — примета скорой гибели. Как писал Гранин, за полчаса до смерти блокадники начинали резво и много говорить.
Но в целом режиссер не рассчитал сил, не продумал детали, погрешил и в мелочах. И по-крупному. Упитанные и перемазанные сажей люди изображают голодных ленинградцев. Немец на двадцатиградусном морозе щеголяет в фуражке, при этом уши у него даже не покраснели. Чтобы согреться, героиня кидает в печку томик Пушкина с рисунками Нади Рушевой, хотя девочка-вундеркинд родилась уже после войны — в 1952-м.
Самый главный прокол, на который указывали даже позитивно настроенные критики, — текст, который читает сам режиссер Зайцев. Он производит больше впечатления, чем действо. Скажем, когда героиня молит Бога, чтобы тот дал ей возможность пойти к отцу, а после мы слышим закадровый мужской голос, отчетливо возникает ощущение, что картина представлена нам глазами отца. Но впоследствии выясняется, что режиссер об этом даже не подумал. Равно как не подумал и о том, за что дочь просит прощения. И почему отец менторским тоном говорит, что все эти испытания даны, чтобы мы стали лучше. Как слышать такое в городе, заполненном трупами? Почему ни постановщик, ни актер не почувствовали неуместный пафос риторики?
Ну и, наконец, совершенно непонятно, зачем героиня идет назад после встречи с отцом. Когда Берггольц возвращалась в блокадный Ленинград, «чтобы помогать людям», считывалась метафора, что помогать она будет поэтическим словом. Но когда героиня фильма, просидев у отца два дня, пускается в обратный путь — это странно. Неужели тот ее выгнал?
Вопросы и неувязки в итоге приводят к тому, к чему привели наши спортивные драмы. Кинополяну заспамили третьесортным браком про Яшина и Стрельцова. А в последнее время люди с добрыми лицами и благими намерениями обратились к военной и блокадной темам. Но, кажется, что куда патриотичней им было бы не снимать совсем.
*Название первого сингла алкоголички Бритни Спирс Oops!.. I Did It Again (в переводе с англ. — «Ой! Я сделала это снова») как нельзя лучше подходит под то, что творят некоторые режиссеры, снимая откровенную чушь.
