Георгий Тараторкин: Когда надо послать наглеца, становится за него стыдно

Марк Рудинштейн до сих пор не вернул знаменитому актёру круглую сумму

Марк Рудинштейн до сих пор не вернул знаменитому актеру круглую сумму

Народному артисту, президенту фестиваля «Золотая маска», лауреату Государственной премии Российской федерации, лауреату правительственной премии в области культуры Георгию ТАРАТОРКИНУ - 70. Он совсем не выглядит на свой возраст и, кажется, не изменился вовсе. Интеллигентный, элегантный, приветливо-вежливый, каким мы знали его всегда. Свой родной город называет по-прежнему Ленинградом. Да и жена говорит, что Георгий Георгиевич очень старомодный и, хотя давно живет в Москве, «очень петербуржский».

-  Георгий Георгиевич, для каждого зрителя артист начинается с роли, в которой тот увидел его впервые.  Для меня, конечно, вы - это Раскольников в фильме Льва Кулиджанова «Преступление и наказание». Я была на премьере и помню, какой шум поднялся: столько рецензий, такие очереди в кинотеатры. Как вы справлялись с всесоюзной славой?- После фильма в театре начались репетиции «Гамлета», и я пытался справиться с этой ролью. Больше всего я волновался, когда фильм на премьере в Ленинграде смотрела мама. Помню, когда она увидела меня в главной роли на сцене ТЮЗа, то сказала: «Тебе бы теперь в кино сняться». И вот закончился фильм. Первая подбежала ко мне Люся Чурсина и обняла со словами: «Господи, боже мой! Можно же работать по-настоящему!» А потом я увидел маму и подвел ее к Кулиджанову. Они посмотрели друг на друга продолжительно, без слов, и Лев Александрович взял мамину руку и поцеловал. После премьеры мы поехали на Венецианский кинофестиваль. Это была моя первая поездка за рубеж. Но даже и там я до конца не понимал, что происходит.

В нынешнем году супруги отметят сапфировую свадьбу - 45-летие брака

Сейчас время совсем другое, а в те годы звездность в воздухе не витала. Может, кто-то и ощущает мощь своего таланта априори, но это не про меня. Если что-то и возникало в моей жизни,  то только по причине веры в меня других. Когда меня при поступлении отправляли на следующий тур, а потом на следующий, педагоги говорили: «Посмотрим,  какой-то странный мальчик». Эта странность привела к тому, что я уже на втором курсе играл самую главную-разглавную роль на большой сцене рядом с народными и заслуженными. И что за тайну знал про меня Зиновий Яковлевич Корогодский? Помню, подходят к концу съемки «Преступления и наказания», волнуемся, в разговорах уже мелькает, «а что из этого получится» и «как к этому отнесутся». И вдруг Кулиджанов мне говорит: «Знаешь, Егорушка, коли, ты это сдюжил, то после этого мы будем снимать то, что тебе на роду написано». Он потом хотел снимать со мной «Идиота» Достоевского. - А почему вы были в больнице, когда вас отыскали на роль Раскольникова?- Я лежал с неясным диагнозом. Началось все с пустяка. Во время спектакля вдруг резко заболело колено. В антракте оно распухло, температура поднялась до 39. Когда приехали ко мне в больницу с киностудии, я лежал и не вставал уже пару месяцев. А мне говорят: «Если все будет хорошо, вы приедете и попробуетесь на Раскольникова». Не слабо! Я попросил принести мне книгу, стал читать, и уже тараканы в голове, фантазия, воображение включились. Потом стал подниматься, ходить по стеночке. К Кулиджанову на пробы поехал еще прихрамывая.

Георгий с сыном Филиппом, тестем - писателем МАРКОВЫМ и томским краеведом ИГНАТОВЫМ

Фото на память

- Как материально ваша жизнь изменилась после Раскольникова?- Да никак. У меня была совсем небольшая ставка, По ходатайству Кулиджанова мне ее повысили где-то с середины съемок. Если у тебя главная роль в кино, то при такой ставке можно было даже машину купить, что мы и сделали, правда, много позже. А водит машину моя жена Катя. - Катя, я так понимаю,  у вас в семье локомотив?- Нет, она просто чудесная. Когда она написала свою первую повесть «Чужой звонок», которая была опубликована в журнале «Юность»,  я просто растерялся. Оказывается, я совсем не знаю этого близкого мне человека. А у нас уже к тому времени Филипп родился.- Снимаясь у Кулиджанова, вы познакомились с Екатериной Марковой, дочкой советского классика Георгия Маркова, и, женившись, вошли в семью лауреата Сталинской, Ленинской и двух Государственных премий, члена ЦК КПСС. Что это была за семья? - Это были замечательные люди. Мы с Катей  поженились в 1970. Через год не стало моей мамы. Мне было 25 лет. В 7 лет я потерял отца, и поэтому у меня было ощущение, что в лице Марковых судьба дарит мне истинное родительское отношение. Во многом становление нашего с Катей первенца, сына Филиппа, произошло благодаря деду, Георгию Мокеевичу Маркову.  - Какой у Марковых был уклад в доме: была ли домработница, личный шофер, где они жили?- Скромный дом был.- Но Марков же номенклатура, член ЦК КПСС?- Ну и что? Сначала они жили в писательском доме напротив Третьяковки, потом переехали в Большой Палашевский. Была приходящая  помощница по хозяйству, был служебный автомобиль. Вот и все. За время, пока Георгий Мокеевич был первым секретарем Союза писателей, ему не было выписано  ни одной премии. И дачу не построил, жил на государственной.  Они же с женой были сибиряки, у них совсем другие представления обо всем. Однажды тесть рассказывал, как он приехал на родину и  встретился с земляками. Мужики спрашивают: « Ну что, Егорий Мокеич, на охоту ходишь, чи нет?» А он ведь был из семьи потомственных охотников-промысловиков.  «Да нет, мужики, - отвечает Георгий Мокеевич, - где там охотиться-то?» А те продолжают допытываться: «Ну, а рыбачишь, чи нет?» - «Да нет». – «Ну, в лес по грибы-ягоды ходишь, чи нет?» - теряют терпение мужики. «Да ведь некогда. Если на даче иногда».- «Да-а, - покачали головами мужики, - ты, Егорий Мокеич в Москве-то своей не задерживайся, совсем одичашь».  - Интересный народ ходил к ним в дом, молодые писатели?- Марков встречался со всеми  в основном  в Союзе писателей. Дома толпы не было. Иногда на даче я видел, что он с Евтушенко или с Вознесенским что-то обсуждает, бывали там и Егор Исаев, и Петр Проскурин, и другие литераторы.

Роль Раскольникова актёр из-за болезни мог и не сыграть

- Помогали Катины родители материально вашей молодой семье?- Конечно. Мы же четыре года, до рождения Филиппа, жили на два города - в моем родном Ленинграде и Катиной Москве. Надо было уже определяться. Катя работала в ТЮЗе, потом в «Современник». Конечно, ее взяли бы и в Ленинградский ТЮЗ,   и мне уже будущую квартиру показывали. - А у вас, известного актера, еще не было отдельной квартиры?- Нет. С мамой и сестрой мы жили на Выборгской стороне, а потом наш дом стали расселять, и мы получили две комнаты в коммуналке с соседкой. Меня пригласил Юрий Александрович Завадский в театр имени Моссовета, и я переехал в Москву. И он сразу предложил мне играть Раскольникова. А я со своим героем уже четыре года после окончания съемок хожу, никак он меня не отпускает. Кино в этом смысле - суровая вещь.  Потом на протяжении многих лет я играл в театре Ставрогина из «Бесов» Достоевского, Ивана Карамазова. - Как вас  приняла труппа, ведь там были маститые: Марецкая, Раневская, Терехова, Бортников, популярность которого в те годы была безумная?- Потрясающе! Начиная с самого Юрия Александровича. Директор театра Лев Федорович Лосев привел меня к Завадскому домой и говорит: «Понимаете, Юрий Александрович,  такая ситуация: у Георгия Георгиевича пять главных ролей в ТЮЗе, и выясняется, что он два раза в месяц должен уезжать в Ленинград на пять дней, чтобы играть». И что отвечает Завадский? «Лев Федорович, - сказал он, - если бы для этого молодого человека не были святы интересы его театра, я его не пригласил бы в свой». Я репетировал Раскольникова, и актеры, которые уже на протяжении трех лет с фантастическим успехом играли этот спектакль, тоже со мной репетировали.  Перед первым своим спектаклем сижу, гримируюсь, и вдруг открывается дверь, и с охапкой роз входит Геннадий Бортников. И в этом театре по сию пору особая интонация отношений.  Это знаете, сродни тому, как однажды я, еще маленький, ехал  в Ленинграде с мамой в трамвае: кто-то читал, кто-то так сидел, думал о своем. Вдруг на остановке вошли двое и на повышенных тонах продолжают разговор. И одна женщина без всякого раздражения, спокойно так сказала: «Товарищи, потише, пожалуйста,  вы же в Ленинграде». - Вам дали квартиру в Москве или родители Кати купили кооператив?- Какое-то время мы жили у них, потом получили у метро «Аэропорт» двушку, а потом уже поменялись на большую. Нормально устроились. - Кажется, Фаина Георгиевна Раневская была вашей соседкой?- Она жила в доме, где тесть с тещей, ниже этажом. Когда мы жили еще с родителями, а я уже поступил в театр имени Моссовета, я боялся попасть на острый язычок Фаины Георгиевны. Марецкую я еще застал: она звала меня Тараторочка. А Фаина Георгиевна, когда я сыграл в спектакле «Версия» Александра Блока, позвонила мне и сказала: «Я так рада, мне говорят, вы замечательно играете. Вряд ли я посмотрю, три часа, это так непросто, но я хочу сделать вам подарок. Зайдите». И она подарила мне подлинную фотографию Блока, которая досталась ей когда-то от Анны Андреевны Ахматовой.

Супруга ТАРАТОРКИНА Екатерина МАРКОВА (в центре) запомнилась зрителям по роли Гали Четвертак в фильме «…А зори здесь тихие». На снимке она с Ольгой ОСТРОУМОВОЙ и Ириной ШЕВЧУК

Ежик в тумане

- Я читала, что дети дались вам трудно. Кажется, стоял вопрос, будут ли они вообще?- А кому дети даются легко? Да, были проблемы с рождением сына. С дочкой было уже легче. Филипп окончил историко- архивный институт. Сейчас он кандидат исторических наук, доцент РГГУ. У него два сына. Старшему, Федору, 13, а Михаилу, младшему, 11. У дочери Анны тоже сын, Никита, которому только что исполнилось 4 года. Так что у нас одни пацаны! Мы  надеялись, что Аня не пойдет в артистки, но не тут-то было. - Она  громкую фамилию не поменяла, а нередко дети признаются, что имя родителей мешает им в профессии. - Аня рассказывала, что, когда на вступительных  экзаменах приемная  комиссия спросила, как ее фамилия и она пробормотала: «Анна Тараторкина», - возникло замешательство: «Как-как?». Она повторила: «Анна Тараторкина». Видит, не понимают. «Ну, Тараторкина я!» Мы играли с ней в спектакле «Американские горки», где по действию она ведущая, а я ведомый, и она так профессионально меня крутила. Это такое удивительное ощущение, такое счастье с дочерью быть на одной сцене. - В одном из интервью Катя говорила, что вы по натуре ангел, что с вами невозможно устраивать «разборки», а если они возникают, то у вас сразу за спиной крылышки расправляются. - Какие разборки, боже мой. - Создается впечатление, что вы удобный для семьи человек. А художнику ведь необходимо личное пространство, чтобы дети не топали, чтобы не дергали?- Личное пространство, оно не в квадратных метрах, оно находится в другом измерении. Ты можешь внутри себя сказать: «Ах, некстати». Как в моем спектакле: «Опять она спугнула мысль». И все. - Опять же Катя говорит, что кухня отнимает время. Сколько можно было бы написать, пока котлеты жаришь. А вам не кажется, что, сколько можно было сделать для роли, пока траву косишь на даче?- Нет. Усаживания в кресло для думанья чаще всего, на мой взгляд, бесплодны. Ты «подсел» на роль, и ничего не надо делать специально. Это вспышка. Помню, снимали  натуру в «Преступлении и наказании». Меня загримировали, у меня  и топор уже за пазухой. Было воскресенье, утро, умытый Ленинград. Солнышко. Молодые папы с колясками, кто-то у ларька с пивом. Я сижу рядом с водителем и через ветровое стекло смотрю, все впитываю, и вдруг меня пронзает: «А ведь Раскольников не может так, как я сейчас, наслаждаться этим утром, потому что уже совершил».

«Где нынче планка?»

- Почему вы не научились водить машину?- Катя говорит: «Это все твои придумки». Но я себя не вижу и не мыслю за рулем. Меня Катя возит.- А если ей в другую сторону?- Нет проблем.  Она поехала, а я спустился в метро. Она опоздала, а я приехал вовремя.  Аня тоже села за руль и поехала, а Филипп еще только собирается. В детстве он обожал метро. Мы спускались туда, и шли к первому вагону. Сынишке хотелось посмотреть кабину машиниста.  Однажды машинист узнал меня, видимо, и говорит Филиппу: «Прокатиться хочешь? Давай быстрей». Мы зашли в кабину, поезд пошел, машинист поставил Филиппа рядом с собой, а мне говорит: «Вас я попрошу пригнуться. Это все-таки не театр».- Однажды вы сняли фильм…- Больная и дорогая мне история. Это было в начале 90-х. Продюсер Марк Рудинштейн обнимал и благодарил меня,  а потом сказал: «Они мне накрутили». Ничего не могли ему  накрутить,  ко мне фантастически относились на студии, потому что я уже сыграл две главные роли у Дзидры Ритенберг, и они мечтали сделать со мной что-нибудь еще. А случилось все по инициативе Рудинштейна. Меня  пригласили на главную роль во французский детектив, и Рудинштейн предложил мне стать режиссером-постановщиком картины. Я начал было отказываться, а потом подумал, что, может быть, имеет смысл - ведь часто бывает, что по воле режиссера роль твоя получается совсем не такой, какой ты хочешь ее видеть. Мы замечательно работали. - Не хотите поговорить с Рудинштейном? - Какой смысл? Я приехал с гастролей, спросил, что там с картиной и услышал ответ: «Нет картины! Они мне сказали, что я миллион должен. Вообще есть выход: тебя там все любят. На денечек бы взять контратип, чтобы отпечатать». - ?!- Договориться с кем-то вытащить контратип с киностудии и сделать копию. Я, говорит,  заплачу. На что я ответил: «Вы мне лучше за работу заплатите». Фильм «Та, которой не стало» так и лежит на Рижской киностудии... - Вы довольны тем, что у вас есть, или хотелось бы большего?- Я благодарен всему, что происходит, и  у меня никогда не было ролевых мечтаний. Но когда вдруг приходил Раскольников или Гамлет, я поражался: ну надо же, прямо на пересечении того, что сейчас меня мучает, о чем думается. Это всегда совпадало. - Сейчас такие времена, что и для денег сниматься не зазорно. Или вы держите планку?- Я могу соглашаться планку опускать,  но, с другой стороны, где нынче та планка, которая называется «Преступление и наказание», «Открытая книга», «Чисто английское убийство»?...