Тележурналист Александр Казакевич: «Сын жёстко отвечал, что Куравлев здесь больше не живет»

– Я вернулся домой поздно. А мои домашние какие-то загадочные: «Тебе звонили. Куравлев. Мы его по голосу узнали. Говорим, что тебя нет дома. Он отвечает: я перезвоню. А кто говорит? Ну просто так. Вдруг ошиблись. А он отвечает: друг! Когда тебе Куравлев в друзья попал?» На самом деле, это необъяснимо. Он выбирал кого-то по внутреннему чувству и начинал дружить. Эта вспышка потом заканчивалась. Иногда шаровой молнией в голову. Но когда она продолжалась, это было… беспрецедентно. Он звонил ежедневно.

Коротких разговоров у Леонида Вячеславовича не было. Минимум – 40 минут. Очень откровенных минут. Он почти исповедовался. Одновременно, жестких минут. Как-нибудь тебя охарактеризует – хоть трубку бросай, а нельзя: это же дядя Леня! Но все это не касалось работы. Как только речь заходила о телеинтервью, его словно меняли. Разговоры усиливались, но носили деловой характер: «Как ты собираешь делать сюжет? Кто еще будет в этом сюжете? Мы будем писать на набережной, домой я камеру не пущу (он жил в Доме на набережной, напротив храма Христа Спасителя). Я вам еще припомню, как в новостях сказали, что я в больницу попал, а я дома сижу и чай пью!» Потом он готовил интервью. То есть покупал трехкопеечную тетрадь и заранее писал все свои слова. Как роль. Это было невыносимо, потому что ощущался подготовленный текст.

Снимали по несколько дублей, пока не будет доволен. А между дублями объяснял, что хотел сказать. Я наловчился брать в сюжет его комментарии между дублей. Однажды мы придумали с ним реконструировать «Иван Васильевич меняет профессию». Там на вопрос «Кто заплатит за этот банкет, кто расплачиваться будет?» Милославский должен был ответить Бунше: «Народ, выше высокоблагородие, народ!» Но цензура запретила. Куравлев посчитал это несправедливым и мучился всю жизнь, пока мы с ним эту фразу не вернули к жизни и не вставили хотя бы во фрагмент фильма.

После смерти жены он был безутешен. Я отпечатал ему фотографии, которые сделал на кинофестивале «Виват! Кино России». Там они были вместе. Он этим проникся. И в смятенных чувствах снова звонил. Не так часто, как раньше, но так же долго. Это был просто вой души. Утешить нельзя. Каждая моя реплика воспринималась в штыки, при этом он все время повторял что благодарен, что каждый день мои фотографии пересматривает. Он несколько раз по моей просьбе находил силы и давал интервью. Кажется, только мне в этот период. Говорил о том, что его особенно волновало – о Михаиле Швейцере и Василии Шукшине. Рассказывал щемящую историю, как он подвел Шукшина, когда согласился играть в «17 мгновениях весны». Шукшину пришлось самому сыграть вместо Куравлева главную роль в фильме «Печки-лавочки». Это не давало покоя Куравлеву до конца жизни.

Потом я отказался от домашнего телефона. А Леонид Вячеславович брал трубку только по определителю номера. С других номеров дозвониться до него было нереально. Иногда получалось. Трубку брал его сын, Василий, жестко отвечал: «Куравлев здесь больше не живет!» И наши отношения прервались. Очень жаль, потому что у меня оставалось перед ним чувство вины за один рабочий момент. Искупить это я не успел. У Куравлева с Гайдаем была трогательная дружба. Два Лёни и две Нины (Нина Павловна Гребешкова и Нина Васильевна, жена Куравлева). После смерти Гайдая сложилась традиция, когда самые близкие приезжали к могиле комедиографа. Куравлев приезжал обязательно. А потом перестал. Пару лет назад я спросил у дочери Гайдая Оксаны, как дозвониться до Леонида Вячеславовича. Спросил именно 30 января, в день рождения Гайдая. А теперь это и день смерти Леонида Вячеславовича. Мы знаем, что случайных совпадений не бывает! Оксана ответила, что он перестал брать трубку телефона, даже когда ему звонят они.

При встрече с Аллой Суриковой я попросил, чтобы Алла Ильинична набрала его номер. Она набрала. Он не ответил. Она сказала, что он больше никогда не отвечает. И сам не звонит. Это скорбно, потому что человек, который дарил миллионам радость жизни, эту радость утратил сам. И угас. Так на моих глазах угас Михаил Пуговкин, оказавшись оторванным от привычного круга в своих квартирах в Сокольниках. Так угасла Нонна Мордюкова. Конечно, от старости, но не только от этого. Что-то ломалось внутри. А вот у Нины Павловны Гребешковой это «внутри» осталось несломленным. И она живет. И мыслит. И все помнит. И характер сохранился. Храните вашу душевную радость. Как бы это ни было трудно, – поделился воспоминаниями Александр Казакевич.

*Организация запрещена на территории РФ