Мужество. Рассказ женщины

Эротический рассказ Льва Куклина

Нет, Сашу не прооперировали. Его вскрыли. Живого человека... как консервную банку. Короче говоря, рак оказался неоперабельным, метастазы уже прошили печень и легкие. Хирург мне признался, а сам отвел глаза в сторону: мол, не жилец... В лучшем случае - месяц, скорее всего - две недели. И Сашу зашили, выписали. Отпустили моего Сашеньку домой, да не на побывку, не на выздоровление, а помирать... Мне-то каково ему было в глаза смотреть?! Он же меня ощущает, как самого себя! Мы же с ним душа в душу двадцать три года прожили! Почти четверть века.

Он меня старше ровно на двадцать лет, я у него вторая жена. Мне только-только двадцать один годок сравнялся, девчонка, на втором курсе иняза, когда его встретила. Не влюбиться в него, честно скажу, было трудно: рост под два метра, до Петра Великого, как он сам смеялся, ему всего шести сантиметров недоставало. Светлый блондин, глаза голубые, бороду никогда не носил, но этакие залихватские усы и бачки отращивал - мол, флотская традиция. Мы с ним в яхт-клубе и познакомились. Меня друзья-болельщики на открытие яхт-клуба пригласили, на показательные гонки. Ну, как говорится, шик, блеск, красота! Яхты у причала стоят, я тогда, дура, «дракон» от катамарана отличить не могла! А на берегу команды выстроились, мужики в основном, хотя было и несколько женских экипажей. А форма на них парадная - как у тогдашних пионеров на лагерной линейке: белый верх, черный низ... И на крайнем правом фланге этакий викинг стоит двухметровый, с усами и флагом в руке. Ну, начальник яхт-клуба с открытием сезона поздравил, все рявкнули «Ура!», и ровно в полдень выпалила сигнальная пушечка. И в тот же момент, падая, я услышала жуткий, правду говорят - душераздирающий, какой-то даже нечеловеческий, вопль. По-моему, я тоже орала от боли - не помню...

Рисунок Валентина ДРУЖИНИНА

Уже потом, в больнице Скорой помощи, мне рассказали, что там произошло. Оказывается, кто-то из братцев-яхтсменов откопал в металлоломе старую бронзовую пушчонку, снятую со старинного судна, и решили ее приспособить под традиционный полдневный выстрел, вроде как на Петропавловке. Да не учли свойства нынешнего бездымного пороха, просчитались, переложили заряд. Ну, пушечку и разорвало, вдобавок вместе с деревянным самодельным лафетом. Женщине, которая так страшно вопила, ногу почти что по пах оторвало, а меня осколком по бедру хватило, немного выше колена... А я, как упала, от боли сознание почти совсем потеряла, какие-то обрывки голосов вроде бы слышу, а смысла не понимаю, в голове все плывет, слова - как сквозь вату. «Жгут надо... срочно. А то кровью истечет. «Скорая» еще когда будет. У нее, может, бедренная артерия задета... Давай, помоги...» И тут, хоть я и в бессознанке, а бабьим свои чутьем поняла, что с меня, извините, брюки стаскивают! Кстати, как позже выяснилось, порванные напрочь. Я было взбрыкнула, а удивительно спокойный, вроде как холодный компресс на лоб, голос и говорит: «Да вас же не еб..., не шелестите ногами...» От такого нестерпимого нахальства я даже глаза открыла. Надо мной склонился тот самый викинг с правого фланга, с усами, только без флага и голый по пояс, потому как в руках он держал рукав, оторванный от своей белой рубашки. Перетянул он мне бедро, а я еще успела про себя подумать - вот ведь, баба - она и есть баба! - слава богу, мол, что у меня нет месячных и на мне кстати оказались симпатичные шелковые трусишки... Я глаза свои, покрытые мутной пленкой, как на переводной картинке, сфокусировала на его широченной груди, поросшей курчавыми завитушками, словно на обширном лобке, честное слово и... в полном смысле слова полностью отключилась. Видимо, выражаясь изысканно-старомодно, я упала в обморок. Красиво, а? Хотя, конечно, не упала, ибо уже лежала. А этот самый мужик, который с усами и волосатой грудью, меня на руки легонько этак принял и самолично до «скорой помощи» донес. А я, конечно, не будь дура, его за шею обняла - и ведь без сознания! - прижалась, как тонкая рябина к дубу. Ну, как в песне поется... А что мне еще оставалось делать?! Из больницы он меня тоже на руках вынес. Даже разрешения не спросил. Подхватил - и все, так с третьего этажа и донес до своего «Жигуленка». Правда, потом выяснилось, что это - не такой уж подвиг Геракла, потому как по размерам мы составляли очень даже контрастную пару: моя голова как раз доставала ему до подмышки... А вот шрам на бедре остался. Ложбинка такая неровная, сантиметров с десять длиной, словно бы из меня кусок мяса вырвали. Саша любил этот шрамище гладить, нежно, едва касаясь, скользить по нему пальцами или целовать. И еще приговаривал при этом: «Это он, шрамик мой золотой, нас сосватал!» Все мы с ним делали вместе. Он на яхте - я матрос, он на лыжах, зимою он слаломом занимался, - я рядом в сугробе барахтаюсь, он в поход на Вуоксу, на плотах или на байдарках, - я оранжевый спасжилет примеряю. И Ольгу всюду с собой таскал: в старом заслуженном рюкзаке две дырки для ног проделал, дочь - в рюкзак, за плечи, и готово! Ольга-то теперь замужем, живет в Швеции, программист, двое детей-близняшек. Что я ей скажу?!

Рисунок Валентина ДРУЖИНИНА

Первая неделя истекла... Именно так - не прошла, не пробежала, не промчалась, а истекла, не принеся никаких надежд.

Саша уже и не вставал, все лежал на тахте, чуть повернув голову к окну: просил не задергивать штору. И почти ничего не ел.

Я-то ведь знала, что ему остается совсем ничего... И две недели старалась улыбаться, только чтобы не заплакать при нем. Даже к зеркалу не подходила - не могла свое лицо видеть. Чужое и страшное. А в тот вечер... Серый такой был денек, помню, без солнца, фонари на улице рано зажглись, а он лежал вверх лицом, и в его глазах, я это ощущала, скопились и боль, и понимание своего конца, ухода, и прощание, и прощение. Все вместе. И вдруг... Он мою руку, слабо так, пожал и вполне отчетливо, осмысленно даже и, я бы сказала, с вызовом, прошептал вроде бы полушутя, но я-то поняла, что всерьез: «Без секса не умру...» Я признаюсь... насчет постели. Поверите - нет, когда он раздевался и меня к себе принимал, у меня внутри все плыло, и казалось, я сознание теряю, как тогда, в тот самый полдень, когда меня бронзовым осколком шарахнуло. И от этих его слов я совсем уж ополоумела, кинулась туда-сюда - не знала, что делать, что ответить. Наконец решилась. Из шкафа, с самого низу, достала черное кружевное французское белье, дорогущее, я его всего-то раза три надевала. Потом чулки, тоже черные, с широкой резинкой - он колготки не слишком жаловал. Лифчик застегиваю, дура, а у самой руки трясутся, замочек выскальзывает, а слезы кап-кап-кап - то на грудь, то на пол... Села рядышком. Одеяло плоско так натянуто, будто под ним ничего нет, откинула его, прилегла рядышком, прижалась. Его руку взяла, а она словно бы бескостная, мягкая, вялая, и его рукой стала себя оглаживать: на грудь положила, на живот. И на тот самый шрам. Пальцы задержала, раз провела, другой - словно бы его память оживляю! Потом ладонь - а ладонь у него широченная, как садовая лопата, - на лобок положила, замерла. А он родное место, видимо, почуял, и у него пальцы слабо этак шевельнулись, будто погладить пытались, приласкать... Я опять слезы утерла, чтоб он не заметил, и стала с него трусы стягивать: он хоть и похудел чуть ли не в половину, а все равно огромный, я его с трудом приподымаю. Глянула ему в глаза, а он реагирует, ну вот самое честное слово - реагирует, искорки бегают. Ну, я его бывшее мужское достоинство потеребила, поцеловала... Как в старом анекдоте: «Когда-то эта тряпочка была гордостью Одессы!» Наконец, губами взяла, головку ласкаю, покусываю. Чувствую - дрогнул, воспрял, окреп, ну прямо как в былые молодые годы! А на меня взобраться сил-то у него нет... Я сама, осторожно эдак, словно школьница стеснительная в первый раз, ему на бедра присела и на его ожившую главную мужскую часть опустилась. Сашкино тело словно бы током электрическим дернуло! Я к нему наклонилась, сколько такая поза позволяла, и его рукой себе грудь трогаю, по соскам провожу... Мамочки мои! Мы с ним этим делом, должно быть, года два не занимались, сами понимаете, то-се, больница, процедуры - не до того, а тут... Чувствую, меня забирает, а кричать, да еще в полный голос, как я привыкла, боюсь, сама себя стесняюсь. Да и до Сашки эта, извините за выражение, секс-терапия, видать, тоже дошла: губы его, почти белые, улыбка тронула, да не улыбка, конечно, а так, тень ее слабая, а сам в такт моим движениям не то охает, не то всхлипывает... Я совсем со всех зарубок слетела! Всякий контроль потеряла, почти уже прыгаю - и вот у меня внутри прямо-таки все взорвалось! - «Са-а-шень-ка!» воплю, плачу и смеюсь одновременно. И всем телом чувствую, что и он тоже... И еще долго я от этого всего внутренне сотрясалась: такой вот был единственный в нашей жизни общий предсмертный оргазм... Смотрю я на Сашу своего сквозь слезы, а у него настоящая улыбка на лице так и сияет! Глаза закрыты, а из уголка левого глаза слезинка выкатилась. А через полчаса он умер.