Как работают современные военкоры
- Жив ты или помер - главное, чтоб в номер материал успел ты передать, - это строки из знаменитой «Корреспондентской застольной» Константина СИМОНОВА. За четыре года Великой Отечественной фронтовые корреспонденты и операторы отсняли миллионы метров пленки, сделали сотни тысяч снимков и передали в свои редакции тысячи статей. Из 258 операторов-хроникеров и 4500 тысяч журналистов, каждый второй был тяжело ранен. Каждый четвертый - убит.
Случай, потрясший журналиста Николая Стародымова, произошел во время первой чеченской войны в середине 90-х, под селением Орехово. Стародымов помогал военным вывозить с поле боя раненых. И вдруг увидел лежащее на земле тело солдатика-срочника. Глаза его были закрыты, верхняя приподнятая губа обнажала зубы. Для удобства транспортировки руки ему связали скрученным в жгут бинтом. А рядом с телом сложили вещи, которые достали из его карманов: военный билет, недописанное письмо, недогрызенный солдатский сухарь и еще какую-то мелочь.
- Носилки с убитым взгромоздили на броню (боевой машины пехоты. - К. Б.) сверху, прикрутили их проволокой к каким-то скобам, - пишет в своей книге «Не рассказывай мне страшного» Стародымов. - Мы помчались обратно, к вертолетной площадке. Успешно проскочили простреливаемый участок местности и оказались перед насыпью метра под три, по которой проходила дорога. Механику-водителю нужно было на скорости вскарабкаться по высокому скату на ленту дороги. И, оказавшись на гребне насыпи, тут же остановиться. Это чтобы с ходу не скатиться с насыпи с другой стороны. Когда машина карабкалась по откосу, лопнула одна из проволок, удерживавших носилки с убитым. Мы вцепились и в носилки, и в убитого, чтобы они не слетели с брони. Мне в кулак попала штанина убитого парнишки. Я всю дорогу сжимал ткань, стараясь даже сквозь нее не касаться мертвого тела.
Знаменитый телерепортер Алексей Самолетов тоже не раз смотрел в глаза смерти и тоже знает, какая она на ощупь. В командировки в горячие точки он летает с 1992-го, когда вокруг России начали вспыхивать гражданские войны.
В совокупности Самолетов провел на войне девять лет. Последний раз ездил в зону боевых действий в прошлом году, когда в Сирии разбился российский АН-26. А начинал военкор программы «Вести» с Таджикистана, где ему пришлось пробыть долгих полтора года:
- Там я познакомился с саудитским военачальником Хаттабом и боевиками, оказавшимися позже в Чечне, - рассказал автору этих строк Алексей. - У бывшего бандита, отсидевшего много лет, Сангака Сафарова, я нашел приют. Он выдал мне пропуск, действовавший всюду, со штампом и подписью. Как-то утром Сангак разбудил меня словами: «Леша я сейчас буду расстреливать врагов. Бери камеру». На что я ответил: «Давай мы сегодня не будем никого расстреливать. У меня аккумуляторы сели, не могу снимать». - «Ладно, - отвечает, - ты заряди и, когда скажешь, я специально для тебя расстреляю». Так люди остались живы.
150 грамм командировочных
- Когда освобождали Душанбе, я остался один. Оператор не выдержал этих съемок и на третий день улетел домой, - продолжает Алексей Самолетов. - Поставил камеру на штатив, приготовился войти в кадр, как вдруг чуть выше головы пролетела пуля. Еще раз высовываюсь - опять пуля. Стоило уйти, как обстрел закончился. Несу камеру в руке и вдруг вижу, что навстречу идет мужик. «Что это у тебя за штука?» - спрашивает. Оказалось, что это он в меня стрелял, приняв огромный профессиональный объектив за гранатомет. К тому же, уже потом мне объяснили, что на камере стоит индикатор включения записи. А появление огромного темного объектива с включающимся красным фонариком - это сигнал опасности, по которому нужно стрелять. Только под конец первого года войны мы научились заклеивать индикатор черным скотчем.
В следующий раз Самолетов едва не погиб в январе 1995-го, когда, вернувшись из командировки из Грозного в Москву, снова решил отправиться на чеченскую войну:
- Я взял в редакции деньги на внедорожник, обклеил его надписями «ТВ» и «пресса» и поехал из Владикавказа в Грозный. Я - за рулем. Справа сел молоденький ассистент Ваня Малышев, а сзади - оператор Дима Акинфеев и увязавшийся с нами американский журналист. Едем, и вдруг на нас заходит пара вертолетов МИ-24. Вижу, что четыре подвески под плоскостями полны НУРСов - неуправляемых реактивных снарядов. «Если начнут обстреливать, я рвану вперед, - предупреждаю ребят. - Откроют огонь из пулеметов - постараюсь притормозить. В общем, если вспышку увидите, сразу выскакивайте!» Включаю самую длинную передачу на машине, а «крокодилы» заходят боевым курсом и наклоняют «морды» под «нурсовку». Останавливаюсь, выбегаю из авто и начинаю своей бейсболкой махать вертолетам. Они разглядели надписи «ТВ» на кепке и прошли в пяти метрах у меня над головой. Ванька выскочил из авто, весь затрясся. Димка, как мел, белый сидел. А американец плакал... Больше в Грозный он не ездил.
А еще Алексей не может забыть, как пил в Таджикистане местную воду.
- Это нам с оператором Сашей Ломакиным посоветовали военврачи, когда нашим желудкам стало совсем плохо. Те просто настояли, чтобы мы принимали по 50 граммов перед едой. К слову, 150 грамм беленькой на каждое лицо выписывались в ежедневные командировочные расходы.
Если ты, дорогой читатель, грешным делом подумал, что военкоры - суровые мужики, которые бесконечно бухают и от этого становятся еще циничнее, то ошибаешься.
- В Афганистане пятилетний пацаненок в шальварах и ночной рубахе целился в меня из игрушечного пистолета, - говорит Самолетов. - Я стоял в обшитом железом кузове грузовика рядом с пулеметом. Но эта картина заставила меня подойти к мальчишке и начать показывать ему «сороку-ворону», которая «кашу варила и деток кормила». Взял его ладошку и принялся по ней водить своим пальцем. Ему стало щекотно, он заулыбался. Подтянулись молодые парни лет 15-16 с автоматами. В этот момент я загибаю мальчишке пальцы: «Этому дала, а этому не дала». Пацаненок смеется. Смотрю, а пистолетика у него уже нет. Юноши, стоящие рядом, тоже гогочут. Я вдруг понял, что это поколение, которому счетные палочки заменили патроны 7,62 от «калашникова». Они заряжают их в рожок, идут убивать людей. И считают - один патрон, два патрона, три...
Цитата
Александр СЛАДКОВ, военный корреспондент и спецкор ВГТРК:
Мои дети называли меня «дядя папа» из-за редких наших свиданий. Жена давно не реагирует на приезд и отъезд. Будто я ухожу в магазин, а возвращаюсь из соседней комнаты. На работе таких, как я, не жалеют, потому что мы сами себя не жалеем. Мы, как шарик пинг-понга, сегодня в одном месте, где стреляют, - завтра в другом.
Выключить камеры и диктофоны
В 95-м, когда боевики во главе с Шамилем Басаевым вошли в Буденновск, уже через четыре часа Самолетов с оператором Ломакиным стояли напротив больницы. Ломакин пошел снимать тела расстрелянных мирных жителей на улицах города и в морге. Из больницы вышел главврач и со слезами на глаза спросил:
- Вы из «Вестей»? Самолетов здесь? Вас приглашает Басаев.
- Через полчаса вернулся Ломакин, - вспоминает Алексей. - И я с коллегами отправился внутрь больницы. По нашим подсчетам только на цокольном этаже сидели или лежали раненые, дети и огромное количество беременных - человек 300 - 350. В маленьком актовом зале находился Шамиль. «Ты меня звал - я пришел, - сказал я. - Понимаю, почему ты это сделал. Только тебе никто этого не простит. На самом деле сейчас для тебя ситуация безвыходная. Давай сделаем так: я готов здесь остаться, а ты отпусти всех заложников». А когда мы вышли на улицу, начался штурм. Я тут же отыскал Германа Угрюмова, замдиректора ФСБ, который руководил операцией, и уговорил отдать приказ о прекращении штурма. Наутро нас собрал один из руководителей оперативного штаба Сергей Степашин, чтобы посоветоваться. Я вышел вперед и попросил всех журналистов, своих товарищей, выключить камеры и диктофоны. А потом сказал о том, чтобы федералы сейчас не предпринимали, в определенных кругах Шамиль все равно будет национальным героем. Если начнется второй штурм, захватчики начнут выставлять в окна беременных женщин и детей. И мы на глазах у западных СМИ будем вынуждены их расстреливать. Страна от такого никогда не отмоется. Я предложил моим друзьям присоединиться ко мне и обменять себя на заложников.
С Самолетовым согласились пойти еще 17 человек.
- Мы вернулись в больницу, - продолжает Алексей. - Шамиль согласился на наш расклад. Мое начальство запретило брать с собой камеру - испугались потерять дорогую аппаратуру. Ко всему прочему нас заставили подписать бумажку о том, что мы «добровольно присоединяемся к банде Шамиля Басаева». Генералы так ответственность с себя сняли. Как бы нас это ни оскорбляло, мы ее подписали, потому что не могли иначе. Я безумно благодарен тем мужикам из заложников, которые вместе с нами, журналистами, поехали в чеченское село Зандак, когда Басаеву, отпустившему женщин и детей, предоставили автобусы для переезда туда. Притом, эти мужики не пускали нас, репортеров, к окнам - только ближе к проходу. Чтобы, если что, прикрыть собой. В Зандаке боевики сбежали. Мы возвращались в полупустых автобусах. На полуразваленном «жигуленке» нас встретил глава района. В багажнике у него лежали палки вареной колбасы, ящик водки и пластиковые стаканы. Он заходил в автобусы, отрезал каждому ломтик колбасы, наливал водки и повторял: «Спасибо, спасибо, спасибо».
Повесить на кишках
Военкоры это не только те, кого мы видим на экране телевизора или чьи репортажи читаем в газетах. Есть среди них и стрингеры - независимые журналисты, которые снимают в боевых условиях видеоролики, чтобы потом продать их агентствам. За большие, заметим, деньги.
Первая командировка в горячую точку известного стрингера Андрея Филатова состоялась в 2012-м в Сирию:
- В мировом сообществе тогда сложилось мнение, что Дамаск падет, - поделится со мной Андрей. - Большинство журналистов эвакуировались оттуда, чтобы не попасть под раздачу. А мы, наоборот, поехали. Без всяких репортерских «ксив». Во многом это помогло завязать дружбу с офицерами. Потому что зачастую военкоры федеральных СМИ по приезде начинают махать документами и кричать, что военные должны предоставить им что-то типа «удобной точки для съемки». Сталкивался я и с журналистами, которые банально не могут отличить звуки стрельбы из БМП-2 от БТР. Такие вещи нужно знать, чтобы уберечься. Бывало, что псевдовоенкоры сдавали наши позиции противнику. У них же дедлайны, горят сроки сдачи материала. Иногда быстро записывают стендапы (когда сам журналист появляется в кадре. - К. Б.), переснимают видео с мобильников военных и заодно выдают в эфир средства огневого поражения на передовой...
Филатов уверяет, что наблюдал, как журналисты просили военных пострелять для «красоты» кадра, если на передовой линии нет никакой «движухи», уверяя, что им показывать в сюжете нечего. Мол, надо, чтобы хотя бы разок бабахнуло.
- А такие постреляшки могут спровоцировать начало операции со стороны противника, - вдыхает Андрей. - Зато военкор получит премию - картинку хорошую снял. Военные (не все, конечно) на подобное соглашаются, потому что им звонят из штаба и говорят: «Сейчас журналисты приедут. Помогите им». Или же офицеры не ожидают от репортеров никакой подставы - раз просят, значит, знают, что делают. Ностальгирующая интеллигенция прекрасно помнит, что во время чеченской кампании самые захватывающие кадры выдавали в эфир корреспонденты всем известного телеканала из трех букв. Так сложилось, потому что его тогдашний владелец Гусинский платил до 500 долларов за каждый выстрел из танка куда-нибудь вдаль. Солдаты или офицеры, получив жалкие крохи от этих баксов, выводили танк на передовую и бахали в сторону вероятного противника. И сейчас, увы, происходит то же самое. Если у редакции есть деньги, то за красивую картинку она их выкладывает. А другие, более честные журналисты, приезжают и удивляются, почему военные смотрят на них косо или ждут денег.
Андрей уверяет, что страх на войне никогда не испытывал, поэтому с улыбкой называет себя «бракованным». Хотя за его голову, так же как и за других журналистов, сирийские боевики назначали награду от $30 тысяч до $50 тысяч. И на кишках грозились повесить.
- Я не верующий. Но когда меня прижало пулеметом, захотелось помолиться, - продолжает Филатов. - В 2013-м по машине нашей съемочной группы открыл огонь снайпер террористов. Пуля поцарапала меня и убила водителя. На скорости в 120 километров в час переводчик и сопровождающий успели перехватить руль и остановить автомобиль. В другой раз, когда шел вместе с пехотой, меня кто-то позвал, и я остановился. Оказалось, что мне просто послышалось. А пехота, которая пошла дальше, подорвалась. Помню, как с вывихнутой ногой пришлось перебегать множество участков под снайперским огнем. Тяжело, но гордость не позволяла отставать от военных.
В 2015-м вел съемку атаки сил ВСУ в районе деревни Спартак в Донбассе. За два года в Сирии видел противотанковые управляемые ракеты дважды - это ведь дорого очень. Один выстрел стоит десять тысяч долларов. И в Донбассе никак не ожидал, что украинцы начнут стрелять ПТУРами. За что и поплатился. В результате у меня четыре осколочных ранения и перелом руки, а еще пробитый стеклом низ живота. Но я не жалуюсь, потому что люблю свою работу.
Место ценою в жизнь
Александр Колотило, полковник запаса, ставший журналистом «Красной звезды», освещал вооруженные конфликты в Афганистане, Чеченской и Сирийской республиках. Он уже давно понял, что для репортера на войне главное - найти себе место. В буквальном смысле слова. Например, когда он решил осветить рейд десантного батальона по подрыву перевала на пакистанской границе во время войны в Афгане в 1980 году, все боевые машины оказались укомплектованы. И Алексею предложили приткнуться в машину, которая пойдет по дну ущелья и будет поддерживать наших ребят, идущих по склонам к перевалу.
- Исполняющий обязанности замполита роты велел: «Сядешь у радиостанции, будешь всю динамику боя слышать», - вспоминал репортер. - Мол, зачем мне рисковать зря? Но тут мне место за правым курсовым пулеметом предложил командир парашютно-десантной роты - мой друг. Его машина шла в колоне пятой, а машина замполита - шестой. Я выбрал пулемет. А оказывается - жизнь. Наша машина прошла по мине. А идущая позади взорвалась, и сдетонировал боекомплект.
*Организация запрещена на территории РФ
