Свободный художник Вильям Бруй

Озорные рассказы Александра Стефановича

В Москве, в Третьяковке, проходит выставка известного французского художника Вильяма БРУЯ. На открытии присутствовали многие московские знаменитости. Вокруг его картин, завораживающих колдовством немыслимых цветовых сочетаний, собирался народ, щелкали затворы фотокамер. Впрочем, подобные сцены я наблюдал и во Франции на открытии нескольких его выставок. Не меньший, чем сами работы, всеобщий интерес вызывал их автор - колоритный маэстро с гривой седых волос и огромными бакенбардами, торчащими почти на целый метр по обе стороны его лица. Дамы были в восторге. А виновник торжества с некоторой иронией поглядывал на всеобщую суету и восхищал пишущую братию смешными байками и афоризмами. Там он - легенда русского Парижа. Я хочу рассказать о нем пару историй.

С Вильямом мы познакомились при забавных обстоятельствах в Петербурге, который еще назывался Ленинградом.

Старинное кафе «Норд» на Невском проспекте облюбовала тогда «золотая молодежь», что, конечно, не могло укрыться от вездесущего внимания органов госбезопасности. По их наущению милиция и народные дружинники периодически устраивали там облавы, чтобы стилягам, юным поэтам и прочей фрондирующей публике жизнь медом не казалась. Эти облавы планировались и проводились как военные операции. Огромный зал кафе, чем-то похожий на вокзал, дружинники делили на сектора, потом «прочесывали» их, а посетителей, которые вызывали подозрение, уводили в специальную комнату, именуемую штабом. В тот день этим комсомольцам-добровольцам не понравились мои слишком узкие, по их мнению, брюки, которые были беспощадно разрезаны по шву сверху донизу. Возмущаться или спорить было бессмысленно, они упивались своей властью. Но во имя справедливости, надо сказать, что и те, кто попадался им под руку, не особенно переживали - ощущение, что ты слегка пострадал от тоталитарного режима, добавляло адреналина в молодую кровь. Что по сравнению с этим какие-то брюки! И вот, когда дружинники разбирались с моими штанами, в штаб завели еще одного «диссидента» - задиристого юношу, торс которого украшал свитер из пеньковой веревки. Как выяснилось, он сплел его сам. Это вызвало у строителей светлого будущего жуткую ярость. Очевидно, полагая, что свитер из веревки несет в себе какой-то скрытый провокационный смысл, дружинники разрезали его от пупа до горла, превратив в этакую жилетку. Потом нас вытолкали на улицу. Так мы, два пятнадцатилетних подростка, два товарища по несчастью, пострадавших от коммунистического произвола, оказались на Невском проспекте. С этого момента начались наши приятельские, а потом и дружеские отношения, которые продолжаются столько лет. Первым делом мы обматерили дружинников и советскую власть. Но, честно говоря, в тот момент нас с Вильямом интересовали не политические проблемы, а то, как починить нашу одежду. - Поехали ко мне, мама нам поможет, - предложил юный художник.

Мы сели в трамвай и поехали через весь город, на Московскую заставу. По дороге новый приятель рассказал мне смешную историю о том, что своим появлением на свет он обязан мешку картошки. В конце войны, в Ленинграде, его папа, известный эстрадный антрепренер, ухаживал за его мамой, еврейской красавицей. Сначала она отвергла претендента, но потом голод взял свое, и мама отдалась папе за мешок картошки. Так родился Вильям. Впоследствии, из этого альянса получилась крепкая еврейская семья. Мой новый приятель оказался художником - абстракционистом, что по тем временам было чревато неприятностями. Ведь коммунисты объявили это художественное направление вне закона. Но Вильяма это только раззадоривало. Он привил мне интерес к собиранию антиквариата. Мы вместе лазали по чердакам на Васильевском острове и обходили местных утильщиков, у которых за бесценок можно было купить очень интересные вещички. К примеру, Вильям собрал замечательную коллекцию медной луженой посуды восемнадцатого века, да и мне кое-что перепало. Но интереснее всего было с ним спорить. Он отличался от других моих приятелей смелостью и независимостью суждений. Я хорошо помню, как мы однажды пошли в Эрмитаж. И вдруг на нас набросилась служительница, которая стала требовать, чтобы Вильям снял головной убор. На голове у него действительно была такая маленькая тюбетеечка. Я думал, он ее снимет, ведь не принято ходить в головном уборе в помещении, но Вильям гордо заявил на весь зал, что его иудейская религия не позволяет ему эту камилавку снять. Это звучало вызывающе, потому что именно в этот момент еврейское государство оттяпало у окружающих арабов за время шестидневной войны значительные территории, а на арабской стороне тайно воевали советские летчики и танкисты.

И Вильям, как-то встретив меня, закричал через всю улицу: - Саша, ты слышал, как наши врезали нашим на Голанских высотах? - Естественно, с таким поведением ему ничего не оставалось, как эмигрировать в Израиль, где он надолго не прижился, некоторое время жил в Америке, а потом попал в Париж. Несмотря на то, что тогда информация об «отъезжантах» была ограниченной, о Вильяме ходили какие-то совершенно фантастические слухи. Одна из историй, связанных с ним, потрясла Ленинград и передавалась художниками из уст в уста. Сюжет был такой: Вильям приехал в Париж с беременной женой и маленьким сыном. Денег не было. Неожиданно помог случай. В этот момент в Париже проходила очередная выставка современного искусства. Юного художника на нее не пригласили. Тогда он выставил свои работы в кафе неподалеку. Просто так. Практически не надеясь, что кто-то их купит. И вот большую выставку решила посетить известная миллиардерша, то ли вдова Ротшильда, то ли жена Вандербильда, то ли тетка Моргана. По-моему, это была Ротшильдиха. Она с какой-то челядью прикатила на вернисаж. Но оказалось, что в этот день выставка закрыта. Ее шестерки, поняв, что попали впросак, принялись бегать вокруг, выясняя, нет ли поблизости какой-либо другой выставки. И выяснили, что в кафе, которое находилось как раз напротив главного входа на вернисаж выставлены картины какого-то русского художника. Они побежали к своей хозяйке и сообщили, что на картины одного художника можно взглянуть, если уж сюда приехали. Ротшильдиха поморщилась, но все же зашла в это кафе и, попивая чай, стала разглядывать картины на стенах. Они ее чем-то заинтересовали. Она спросила у хозяина: можно ли их купить? В другом случае хозяин сказал бы, что 200 франков вся цена этим работам. Но хитрый француз правильно оценил ситуацию и заявил, что это будет сделать довольно сложно, потому что художник известный, работы продает задорого и, вообще, редко с ними расстается. Ротшильдиха была заинтригована. И через несколько дней Вильям получил ее роскошные парижские апартаменты. Не знаю, как повел бы себя другой художник. Но Вильям сделал простую и гениальную вещь. Он явился на встречу с миллиардершей в джинсах с дырками, драном свитере, туфлях на босу ногу, в сопровождении беременной жены и голодного маленького сына Яшки. Ротшильдиха спросила: действительно ли он автор произведений, которые она видела в кафе. Вильям это подтвердил. Она сказала, что у нее есть намерение их приобрести, но их дальнейший разговор будет продолжаться после того, когда художник объявит их цену. Вильям, глядя в потолок неожиданно произнес: - А мне все равно.

Ротшильдиха с недоумением спросила: - Вы, наверное, не совсем хорошо поняли мой вопрос? Я могу заплатить за вашу работу один франк, а могу один миллион франков. Есть небольшая разница в нулях. На франк вы не сможете купить даже стакан воды, а за один миллион вы можете прекрасно устроить свою жизнь в городе Париже. Так что назовите реальную сумму. На что Вильям заявил: - Возможно, это вы, мадам, плохо меня понимаете. Мне совершенно все равно, сколько вы заплатите, потому что я работаю для вечности. Тут в воздухе повисла пауза. Ротшильдиха привыкла к тому, что все окружающие только и думают, как бы вытащить из нее побольше наличности. И она впервые столкнулась с тем, что человек не вымогает у нее деньги, а даже наоборот, как бы подталкивает к тому, чтобы она за копейки приобрела бесценные произведения искусства. Это настолько ее поразило, что миллионерша предложила цену гораздо более высокую, чем ту, за которую первоначально рассчитывала эти картины купить. И Вильям заработал свои первые и по тем временам довольно приличные деньги. Но на этом дело не кончилось. Ротшильдиха позвонила своим приятельницам - Морганихе, Вандербильдихе и Рокфеллерихе. И сказала: - Вот вы покупаете в Париже картины у разных аферистов, которые втюхивают вам их за миллионы, а я нашла великого художника, который работает для вечности. - Это заявление потрясло ее престарелых подружек. И они тоже купили у Вильяма работы. Так Бруй совершенно неожиданно стал вполне состоятельным человеком, особенно в сравнении с тем нищенским состоянием, которое он влачил до встречи с сумасшедшей миллионершей. И с этого момента и началась его известность в Париже. У него появилась роскошная мастерская в самом центре французской столицы с видом на Музей современного искусства имени Жоржа Помпиду. Эту мастерскую Бруй превратил в этакий русский клуб. Ее двери были широко распахнуты. Самые знаменитые наши соотечественники - актеры, политики, писатели почитали за честь попасть на бруевские вечеринки. Поэты читали там стихи, а очаровательные русские модели находили приют. Но главное - его картины пользовались успехом у парижских коллекционеров. Однажды Вильям получил заказ даже от парижской мэрии, написал огромную фреску на одной из стен города. И тоже получил за это приличные деньги.

Это дало ему возможность купить в Нормандии небольшое поместье. Главный, двухэтажный, дом выглядит очень эффектно на фоне реки и идиллических нормандских пейзажей. Дому 350 лет. На первом этаже два больших зала, в каждом из которых старинные камины, такие огромные, что туда может въехать легковой автомобиль. Как-то Вильям выиграл у меня пари. Я никак не мог догадаться, для чего внутри этих каминов по бокам сделаны ниши. Оказывается, холодными зимними ночами там спали прежние хозяева - нормандские рыбаки, согревая себе спины нагретыми за день камнями. Я только что вернулся из Франции. И, конечно, не мог отказать себе в удовольствии пообщаться с другом. В Нормандии, куда он теперь окончательно перебрался, мы провели недели две. Это было сказочное время. Днем мы накатались на машине по маленьким городкам, названия которых звучат как стихи: Дьепп, Виль ле Роз, Энвермо, Офранвилль… Даже название деревни, где живет Вильям, мне особенно ласкает слух, оно созвучно моему имени - Саше. А по вечерам кто-нибудь заглядывал на огонек, мы жарили в камине шашлыки и запекали в золе картошку. Особенно мне запомнился вечерок, когда в гости пришел внук писателя Леонида Андреева Александр. Оказывается, этот серьезный человек, руководитель отдела переводчиков ЮНЕСКО, коллекционирует озорные русские частушки. Мы с ним устроили соревнование, кто кого перепоет. И вот под «шабли», на берегу Ла-Манша зазвучала отборная русская речь. Я даже не знаю, какой из этих шедевров можно привести на страницах вашего издания. Ну, может быть, такой. Его сочинила одна русская красавица, которая, приехав в Париж, вышла замуж за банкира по имени Жан, но ушла от него к богатейшему французскому промышленнику Мишелю. Свои чувства она выразила стихами:

Была я Ванькина жена, А теперя Мишкина. …у Мишки как сосна На картине Шишкина.

Наши дамы от смеха падали под столы, а Вильям смеялся громче всех. Кто бы мог подумать, что из-за этого самого поместья, в котором мы так чудесно проводили время, он угодил в тюрьму по обвинению в педофилии.

Ссылки по теме: Моральный кодекс Воровка Озорные рассказы Александра Стефановича Большой приз Фигурант агентурного сообщения «Вешалка»