Реквием по Домжуру

В Москве порушили Дом журналиста
ДОМЖУР: что извлекут из - под обломков?

ДОМЖУР: что извлекут из - под обломков?

На заре похмельной юности, когда я еще только начинал заниматься массовым оболваниванием населения нашей необъятной Родины через написание безумных статей, попасть в Домжур было несбыточной мечтой. Пускали туда отнюдь не каждого встречного-поперечного, а исключительно членов Союза журналистов. Всяких пришлых козлов нещадно секли прямо на входе и откровенно слали вон. Вот и приходилось договариваться с более продвинутыми друзьями, которые горделиво стояли в дверях и тыча грязным пальцем важно произносили: "Этот со мной!"

Эх, времена-мгновения! При громадном по тем временам выборе выпивок и закусок цены были прямо-таки смешные. Но не в этом было счастье. Ощущалось полное и неистребимое единство взглядов и вкусов окружающих. К примеру, запросто обсуждали проблемы влияния Салтыкова-Щедрина и Кафки на творчество Довлатова и одновременно с таким же жаром спорили о том, как написать о влиянии Ленинского комсомола на противопожарную безопасность промышленных предприятий Москвы и Московской области. Да так, чтобы люди не считали тебя полным идиотом. И все это под водочку, пиво и креветки. Вот какая широта мироохвата и торжество реальной демократии. А жрали-то тогда мощно и вдумчиво, упаси господи. Даже седовласые мэтры журналистики, еле ковылявшие по бульвару на парализованных ногах, входя в кабак Домжура, вдруг становились просто Ильями Муромцами, гордо раздвигали скрюченные ревматизмом плечи и хряпали водку наравне с молодой газетной порослью. Это было единственное место, где можно было запросто нализаться с ответственным секретарем своей газеты, а то и с главным редактором. В запале послать его на три буквы, затем стуча головой об пол, извиняться, занять денег и потом, маша руками, то есть языком глухонемых, по причине невозможности внятно произнести что-либо путное, объяснить обстоятельства завтрашнего невыхода на работу...

Тело мое закатали в ковер

Однажды я проснулся ночью в тяжком недоумении, явно переходящем в отчаяние. Я лежал на полу, было темно и душно, попытки встать или хотя бы пошевелить ногой или рукой категорически не удавались. Что-то жесткое мешало каким-либо телодвижениям. От страха и горести я заплакал. Сразу вспомнился Николай Васильевич Гоголь, (его дом как раз напротив Домжура), якобы заживо похороненный в гробу. Может, и я, пока пил, не заметил, что умер, меня и сунули в ящик. А я же не он, не жег второго тома "Мертвых душ". Я, по большому счету, даже не писал. "А-а" - заорал я. - "Откапывайте меня, я живой". "Сейчас милок, сейчас", - послышалось старушечье кудахтанье. Скоро все выяснилось. Оказывается, вчера, находясь в бессознательном состоянии, я упал в холле Дома журналиста и напрочь отказался куда-либо передвигаться. Милые друзья во имя блага меня и человечества в целом закатали мое тело в ковер. Из которого меня как несостоявшуюся мумию Тутанхамона и освободила сторожиха. Ничуть не удивившись.

Ох, сколько же всего было в этом здании. Оно, как Курская магнитная аномалия притягивало самых неординарных личностей Москвы, по сравнению с которыми мои приключения так, детское писанье в кроватку.

Для товарища Сталина нэт пива

Однажды я оторвал голову от стола в пивном баре. Надо отметить, что в подвале были два замечательных заведения. Пивной бар и еще бар, так, по интересам, - в смысле водка, коньяк, шампанское... Так вот, отрываю голову, ошалело хлопаю глазами, как неожиданно научившийся летать пингвин, и вижу перед собой товарища Сталина, Иосифа Виссарионовича. "Ах вот какой ты северный олень, - с интересом подумал я. - Вот, оказывается, какая она, белая горячка!" "Просанулся, Володя!" - добродушно пыхнул трубкой в усы генералиссимус. - Тапэрь, идите за пивом, видитэ кончилось". Я тупо встал и подполз к барной стойке. "Мне бы пива!" "Так вы со Сталиным все и выжрали, да и склад уже закрыли, поздно, - широко сверкнул золотым зубом бармен. "Хорошо, что хоть не у одного меня "белка", - успокоился я и вернулся к столику. Почему-то сбивчиво объясняя великому вождю отсутствие пива, закрытыми решениями XX съезда партии и постановлениями о развенчании культа личности.

"Как для товарища Сталина нэт пива?!" - кормчий резко встал и в белоснежном маршальском мундире проследовал на кухню. Я мог поверить во что угодно, что это живой Сталин. Что я вообще нахожусь в дурдоме им. Ганушкина… Но чтобы найти пиво в опечатанном складе, когда уже сняли кассу, это неподвластно моему разумению. Однако через несколько мгновений, сияя орденом Победы, появился Он, как ребенка на трибуне Мавзолея держал в руках пластиковый пакет, набитый пивными бутылками. Сзади шестерил официант, таща еще бутылок шесть. "А ви, Володя, гаваритэ "нэт". Для товарища Сталина, всегда ест!" Я упал на колени и, путаясь в соплях и креветках, зарыдал: "Иосиф Виссарионович, простите засранца!"

Далее меня гладили по голове, пивом возвращали остатки разума. Оказывается, это был армянский актер, двойник Сталина. Так что до белой горячки мне еще далеко, все впереди…

Кабак сломали, когда народ расслабился

Я уверен, что сотни и сотни милых сердцу историй вспомнят все, кто хоть каким-то боком в последние лет 50 имел отношение к журналистике вообще и к пьянке, в частности.

И сломали это славное здание именно в праздники, когда народ расслабляется и ничего внятного сказать не может. Мол, здание не имеет исторической ценности. Что здание начала XIX века пережило все исторические катаклизмы, включая все революции, сталинский план реконструкции, Великую Отечественную, хрущевскую оттепель, когда растаяло большинство русских храмов и дворянских особняков - это ерунда. Что на попойках в кабаках Домжура выросла вся отечественная журналистика - это чушь.

Для нынешнего московского руководства действительную историческую ценность представляет только клоака Манежной площади, идолище Петра, и еще не построенный монстр-сити. Наверное, действительно наступает новая, жестокая эпоха, когда на старую Москву с неизбежностью старческого простатита надвигается Лужков со своим видением образцового капиталистического города. Теперь на месте Дома журналиста, обещая сохранить какой-то нелепый конференц-зал, спешно воздвигнут что-то пятизвездочное.

…Проходя мимо развалин здания, я подобрал осколок кирпичика. Как память о прежнем величии империи, о времени, о Колизее нашей молодости, где все имели достаточно зрелищ и главное - хлеба. Понятие "реквием" взято из латинской фразы "Requem retrum donna dis, Domine". "Вечный покой даруй им, господи!" Ну, давайте! Можно прямо из горла.



автор