Иван Айвазовский: гениальный художник и домашний тиран

Он немало путешествовал, но сердце его всегда оставалось в родном городе. Сердце и молодая жена с детьми, запертая в сонной глуши. В крымском имении живописец создал земной рай себе и ад юным женам. 29 июля 1817 года родился Иван Константинович Айвазовский (настоящее имя Ованнес Айвазян), которого вслед за сказочной Синей бородой впору прозвать Синими бакенбардами.

Вздорный и малоприятный нрав художника не был секретом для его современников. Однако последующие биографы предпочли не замечать за «девятым валом» творчества мерзкого насильника, третирующего слабых. Гостивший у живописца летом 1888 года Антон Чехов выпукло описал его натуру:

«Айвазовский, бодрый старик лет 75, представляет собой помесь добродушного армяшки с заевшимся архиереем; полон собственного достоинства, руки имеет мягкие и подает их по-генеральски. Недалек, но натура сложная и достойная внимания. В себе одном он совмещает и генерала, и архиерея, и художника, и армянина, и наивного деда, и Отелло. Женат на молодой и очень красивой женщине, которую держит в ежах».

Вот уж точно, «держать в ежах» - это «больше чем любовь», как называется слащавая документалка, выпущенная несколько лет назад к 200-летию художника. Фильм рассказывает об отношениях со второй женой Анной Саркисовой-Бурназян. Но что случилось с первой, англичанкой Юлией Гревс? К счастью, она сумела добиться развода и сбежать с четырьмя дочерями от мужа прежде, чем он их поубивал. Случай почти уникальный для глубоко патриархальной дореволюционной России. Однако и доказательства против Айвазовского были неоспоримыми.

Женился на гувернантке

Первый раз маринист женился в 31 год на 19-летней красавице Юлии Гревс. Дочь английского врача, служившего в российской армии, работала гувернанткой у дочерей Михаила Глинки. Там же, на вечеринке у композитора, они встретились. Рассказывают, что очарованный художник за одну бессонную ночь написал портрет девушки, который подписал: «Юлия, жена моя». История красивая, однако единственное изображение Гревс, сделанное рукой мужа, дошедшее до нас, - маленький карандашный рисунок.

Айвазовский был хорош собой и по-южному обаятельно нахален. Поэтому дочери Глинки запали на него. Чем он и воспользовался, разыграв увлечение, чтобы чаще бывать в доме, где жила его возлюбленная. Умение манипулировать людьми - яркая черта тех, кого мы сегодня зовем абьюзерами. Когда страшная правда вскрывается, многие недоумевают: как такое могло быть произойти?! Он был таким милым.

Айвазовский умел очаровывать - чего стоило только его чистоголосое пение на идеальном итальянском. «Солнце мое», выводил он той, чью жизнь вскоре погрузит во мрак. В гостиных Петербурга шептались, что вместо бедной гувернантки он мог бы выбрать любую дворянскую дочь. Но измывался бы над женой, будь у нее власть имущая родня? После свадьбы молодожены уединились в деревеньке близ Феодосии. Новобрачных провожал полк джигитов. За медовым месяцем последуют 20 лет страха, унижений и боли.

Схватил за горло

Об истязаниях, которым художник подвергал молодую супругу, известно из письма, которое отчаявшаяся Юлия направила в марте 1870 года императору Александру II. По сути, это был юридический шаг, чтобы получить официальный развод. Ведь брак контролировался Священным синодом, и духовенство противостояло разводам. Достаточными основаниями для него признавались супружеская измена, двоеженство, болезнь, препятствующая сексуальным отношениям и деторождению, безвестная пропажа мужа, монашество или серьезный тюремный приговор. Как видим, бьет - значит, любит, - причина неуважительная.

Но дадим наконец слово Юлии. Читайте, если крепки нервами.

«Однажды муж мой бросил меня оземь в присутствии нашего управляющего; дети мои меня подняли, но от падения и нравственного потрясения кровь пошла горлом. Другой раз он вывихнул мне руку, о чем может свидетельствовать вправивший ее пользовавший меня врач Эргардт и таврический вице-губернатор Солнцев, посетивший меня вслед за тем… С угрозой меня зарезать, он бросился на меня, больную женщину, с бритвой, я успела с силой, которую дает иногда отчаянье, вырвать ее из его рук и выбросить в открытое окно. В припадке бешенства он другой раз схватил меня за горло, и я была освобождена из его рук сестрой доктора Эргардта, которая в то время находилась у нас в доме, но долго я носила на шее знаки от этого насилия. Этот последний поступок мужа моего вынудил меня послать за феодосийским полицмейстером Пасынковым, который при спросе о том должен будет подтвердить, как это, так и многое другое, хотя он потворствует во всем моему мужу».

И это безобразие, притом что Юлия старалась во всем поддерживать мужа. Это она просеивала грунт на археологических раскопках в Херсонесе, которыми руководил Иван Константинович, она вела каталог находок, которые направлялись в музеи Петербурга.

«Сдохнешь через два часа»

Письму полтораста лет, а читается актуально. Неоднократные заявления в полицию бездейственны – «полицмейстер… потворствует во всем моему мужу». К родственникам не обратиться. Вырванную замужеством из родной семьи Юлию упрятали в бедной провинции у моря. Но даже настояв на переезде в 1866 году в Одессу, она оказалась в плену мужниной семьи. «Чего ревешь? Доктор сказал, что ты через два часа сдохнешь!» - кричала мать Айвазовского на невестку. Общество же судило просто: сор из избы не выносят. Кроме того, не будем забывать, для родной Феодосии Айвазовский - меценат, на деньги которого украшается и развивается город.

Что характерно для подобного типа личности, Иван Константинович умел лебезить перед власть имущими, но с извращенным удовольствием отыгрывался на тех, кто слабее. Когда по случаю домашнего насилия устроили разбирательство, маринист защищался. «Говоря очень много и горячо, желая обвинить жену, он дошел до того, что сказал: она однажды, когда он заперся в своей комнате, разломала дверь и, ворвавшись в комнату, бросилась на него», - писал в донесении жандарм Кноп. К счастью, прошение Юлии попало к здравомыслящим людям.

Сама виновата

Виктимблейминг - термин, которым называют обвинение жертвы. Мол, сама виновата. Не так себя вела, не так посмотрела, пошла в мини-юбке. Близкие и некоторые биографы объясняли гнев Айвазовского тем, что Юлия не подарила ему наследника. А четыре дочери не в счет? В насилии в первую очередь виноват насильник. Скажете, что оговоры случаются? Увы, не в нашей истории.

Жандарм Кноп оказался дотошным следователем. Он опрашивал свидетелей, проверял все изложенное в письме к императору. «Ей нередко случалось получать от мужа щелчки в нос, от которых темные пятна расходились по всему лицу, или встречать лицом брошенные в нее подсвечники», - писал он в отчете. Склонившись перед силой доказательств, Айвазовский додумался до такого оправдания: «Я ревновал жену, как ревнуют собаку, фортепиано и тому подобное».

Боясь, скорее того, что в разбирательство вовлечены люди, облеченные настоящей властью, Айвазовский дал жене свободу - разрешение жить отдельно, где бы она ни пожелала, и ежемесячное довольство в 300 рублей. Юлия не препятствовала общению отца с дочерями. Встречаясь с ними, он не забывал сообщить, какая тварь их мать. Лишь семь лет спустя после разбирательства брак был официально расторгнут.

Познакомились на похоронах

Второй брак 65-летнего фавна и 25-летней дочки армянского купца Анны Бурназян-Саркисовой принято называть счастливым. Они познакомились на похоронах ее мужа, феодосийского купца Саркисова. «Моя душа должна постоянно вбирать красоту, чтобы потом воспроизводить ее на картинах. Я люблю тебя, и из твоих глубоких глаз для меня мерцает целый таинственный мир, имеющий почти колдовскую власть. И когда в тишине мастерской я не могу вспомнить твой взгляд, картина у меня выходит тусклая», - писал художник молодой супруге.

Стали ли с годами кулаки бесноватого Ованнеса слабее? Вряд ли. Вспомните Чехова: «Женат на молодой женщине, которую держит в ежах». Возможно, сдерживало то, что новая родня жила по соседству. Однако вторую жену Айвазовский хотя бы с удовольствием рисовал. Это она в белом газовом одеянии собирает фрукты на картине 1882 года. Подле ее ног сидит покорный турок. Великий маринист умер в 1900 году и был похоронен в родной Феодосии на территории старинной армянской церкви Сурб Саркис. Там же упокоилась и Анна 44 года спустя. Она переживет революции, Гражданскую войну, немецкую оккупацию и бедность. Детей у супругов не было.