Кем на самом деле были уркаганы с одесского кичмана
«С одесского кичмана бежали два уркана…» Слова этой знаменитой песни, которую исполняли Леонид Утесов, Владимир Высоцкий, Аркадий Северный и многие звезды шансона, слышали почти все. «Одесский кичман» пели в тюрьмах и лагерях, на фронте, эта песня была одной из любимых у Сталина. В чем секрет ее популярности и что известно о ее «героях», следы которых исполнители блатного шлягера постарались максимально запутать, – об этом в материале EG.RU.
Одесса-мама и ее уркаганы
Жителям Одессы в конце 1920-х не надо было рассказывать, кто такие урки (они же урканы, уркаганы). Портовый город стал прибежищем уголовников и бродяг еще в XVIII веке, а к началу следующего уже превратилась чуть ли не в центр преступного мира Российской империи. Послереволюционная Одесса, негласным королем которой был легендарный Мишка-Япончик, славилась своими бандами, криминальная жизнь «жемчужины у моря» бурлила как никогда.
К слову, примерно одновременно с приобретением Одессой статуса столицы преступного мира, в XIX веке, как считает большинство историков, появилось и слово «урка» – производное от сочетания «урочный каторжанин». Так называли ссыльных каторжников, днем горбатившихся на лесоповале, рудниках и выполнявших подобные тяжелые работы. Очень быстро слово прижилось и стало частью арго – блатного жаргона. Другая версия – искать его корни надо в тюркском языке, где встречаются слова «уры» и «урлык» («вор» и «грабеж»), а «урк» – это очень жестокий, злой и опасный человек. Есть и третья версия – одесская, еврейская. На иврите «ур» - это «огонь», «кан» - «здесь», то есть дословно и образно – «здесь огонь», опасность.
В арго слово «урка» встречается в нескольких значениях. Так называют воров-налетчиков и грабителей, которые считают ниже своего достоинства заниматься мелкими кражами и гоп-стопом в подворотнях, а предпочитают добычу покрупнее. Урка-рецидивист – уркаган. Нередко урками называют любых уголовников, отличающихся дерзким поведением и презирающих социальные нормы. В 90-х, когда блатной жаргон «вошел в моду» этим словом часто стали называть и другие антисоциальные элементы или просто людей с уголовными замашками.
«Образцовый» урка вплоть до 50-х, когда власть объявила криминалу войну, выглядел примерное так, как вор Промокашка в фильме Станислава Говорухина «Место встречи изменить нельзя»: прохоря (собирающиеся гармошкой сапоги) с заправленными в них брюками, видавший виды пиджак, телогрейка или подобная одежда, шарф на шее, на голове –кепка-восьмиклинка (малокозырочка). Плюс наглый, хитрый взгляд, неизменная фикса и торчащая в зубах папироска.
Где тот кичман?
Песня «С одесского кичмана», авторами которой считаются автор текстов многих популярных романсов Борис Тимофеев и композитор Михаил Феркельман (он же Моисей и Ферри Кельман), впервые прозвучала в спектакле Ленинградского театра сатиры «Республика на колесах» в самом конце 1920-х. Сюжет постановки был прост: на далеком украинском полустанке банда создала свою демократическую республику, президентом который стал пройдоха-уголовник Дудка, роль которого сыграл Леонид Утесов. В честь назначения министров, которыми стали бандит, телеграфист и два помещика, новоиспеченный глава республики устраивает гулянку – на ней-то и звучит знаменитая песня.
Что интересно, постановку критики разнесли в пух и прах, но очень высоко оценили игру Утесова. Уркаганская песня вскоре стала мегапопулярной. Утесов включил ее в репертуар своего джаз-бэнда. А в 1932 году она вышла на граммофонной пластинке. Только вот незадача – к благодарным слушателям шлягер дошел в искаженном варианте.
В спектакле, который дал песне жизнь, первые строки звучали иначе: «С вапнярского кичмана…», бежали урканы не из Одессы, а в Одессу. Как считает писатель и филолог Александр Сидоров (Фима Жиганец), известный своими исследования блатного жаргона, это прямой отсыл к станции Вапнярка, расположенной под Одессой. Только вот никакого кичмана (лагеря, места заключения) в этом крохотном населенном пункте не было. Также исследователь отмечает, что слова появились не на пустом месте – аналогичные стихи и песни, рассказывающие о нелегкой судьбе двух беглецов-бродяг, можно найти в русском фольклоре.
В XIX веке был очень популярен романс на стихи Генриха Гейне в переводе Михаила Михайлова «Во Францию два гренадера из русского плена брели», а солдаты Первой мировой пели другую песню – «Шли два героя с германского боя» (в других вариантах героев было три, они могли быть армейцами, идти «с польского боя» или «на финску границу». А за несколько лет до того, как шлягер прозвучал в спектакле, один из заключенных соловецкого лагеря выпустил брошюру с примерами «уркаганского народного творчества». В их числе – песня, начинающаяся очень знакомо: «С советского кичмана шли два уркана, с советского кичмана домой…»
За урканов, за Сталина!
Одним из самых больших поклонников «Одесского кичмана» был Иосиф Сталин, который эту песню обожал. Рассказывали, что, когда артисту пытались запретить исполнять блатные песни, в первую очередь «Кичман». «вождь народов» вступился и велел не трогать – хорошая песня, душевная, пусть поет.
Уркаганская песня прозвучала даже на приеме в Георгиевском зале Кремля, устроенном Иосифом Виссарионовичем в 1935 году в честь челюскинцев, где выступал утесовский оркестр, – по личной просьбе Сталина, которую тот передал артисту через Ворошилова. Когда Утесов закончил петь, Сталин со своим ближайшим окружением бешено аплодировали.
Впоследствии Леонид Осипович рассказывал, что еще больше его поразила реакция героев-полярников. Они вскочили на столы, как были – в унтах, и начали одобрительно и весело топать, скидывая бокалы и другую посуду. В тот вечер он пел песню про урканов три раза на бис – и каждый раз реакция публики повторялась.
А во время Великой Отечественной артист переделал хит, который благословил сам Сталин, в «Песенку о нацистах». «С берлинского кичмана сбежали два уркана», - пел он. В новом варианте герои песни останавливались отдохнуть не в воровской малине, а в пивной на Фридрихштрассе, а традиционный для блатного жанра печальный сюжет стал более залихватским. Урканы не жаловались на старые раны, но, став нацистами, остались уголовниками.
«Ах, Геббельс малахольный, скажи моёй ты маме,
Что я решил весь мир завоевать.
С танкою в рукою,
С отмычкою в другою
Я буду все народы покорять...», - пел Утесов перед солдатами.
Что касается оригинального варианта, то после смерти Сталина песню запрещали. Но запретить ее петь не удалось.
