«Очень больно»: отец борющейся с раком Лизы Боярской сообщил о смерти

«Очень больно»: отец борющейся с раком Лизы Боярской сообщил о смерти
Михаил Боярский с дочерью Лизой
Михаил Боярский редко дает интервью. Предпочитая выходить из дома только по работе, на футбольные матчи или в магазин, артист практически ничего не рассказывает о своей нынешней жизни. Однако недавно артист сделал исключение, поделившись такими откровениями, которых от него вряд ли кто-то ожидал.

Не раз за последние годы Михаил Боярский подчеркивал, какую роль в его жизни играет семья. Особенно артист всегда гордился детьми, Сергеем и Елизаветой. Но и об остальных родственниках главный мушкетер страны никогда не забывал.

Сегодня, слыша фамилию Боярского, мы обязательно представляем Михаила Сергеевича. Но сам артист в свое время считал себя весьма посредственным актером, ведь он рос на примерах своих не менее талантливых родственников.

«Никаких звездных болезней у меня не было, я всегда знал, что тетя Лида — великая актриса и потрясающие актеры дядя Коля и папа. И мой старший брат Александр Сергеевич Боярский тоже был очень хорошим артистом. В семье была сильная творческая команда, в которой я занимал очень скромное место», — рассказывает Михаил Сергеевич в новом интервью.

Возможно, такая подоплека все равно сыграла свою роль в творческой судьбе Боярского. Влюбленный в театр, он стал служителем сцены до мозга костей. Не важно, что происходило у самого актера, если надо было выйти к зрителям, даже вместо какого-то внезапно заболевшего коллеги – Михаил Сергеевич это делал. Вспоминая прошлое, отец борющейся с раком Лизы Боярской припомнил один случай, рассказав попутно о смерти в семье. Речь шла про отца главного мушкетера страны, с которым тот так и не успел проститься.

«Когда шел спектакль «Люди и страсти», я в антракте позвонил из «пожарки» в больницу, и мама сказала, что отец приказал долго жить... Я куда-то бросился бежать, Равикович — за мной: «Ты что?! Тебе на сцену!» Спектакль я доиграл с трудом. Было очень больно произносить фразу «И после этого вечера Аздак навсегда исчез...» — текст вдруг стал пронзительным», — заключил Михаил Боярский.